Вольный мученик - Страница 2

От корня доброго гнилой сучок, негодный.

Знай, что местничества в России нет; сиди в своей конуре, дуйся, как лягушка езопова) и хлопай длинными ослиными ушами!

Негодование, насмешка, сатира всегда проследовали и преследуют выродков знатных и великих отцов. Тут есть причина. Надобно знать, что ничего в мире нет смешнее, жалчее, презреннее таких выродков. Это происходит именно от сравнения с тем, от чего явились эти выродки, и от того, что, потеряв все истинные качества величия, славы, доблести, выродки сии горделиво сохраняют, однако ж, все наружное великолепие, знаменитость, гордость своих предков. Но что в предках было необходимое следствие сознания внутренней силы, душевного могущества и дел знаменитых, то у выродка их ходули, самые забавные. Предок просто стоял на ногах в толпе народа и превышал всех других целою головою; выродок, худой, слабый, тощий, тянется на цыпочки, чтобы также превышать других, и делается явлением самым комическим.

Если бы по крайней мере оставались у выродков вещественные отличия предков, то все еще они не были бы так забавны. Но закон природы велит, чтобы приобретенное величием духа ему только и принадлежало. Звезды и ленты пронесут за гробом предка, и потомок приобрети их сам, если они ему нравятся; ум без собственного старания об усовершенствовании его походит на заржавелый булат и сбивается в мелочи, в пустяки. Остаются у выродка портреты предков и древние грамоты; но без подкрепления потомства портреты – крашеная холстина, а грамоты – гнилая бумага! А имение, богатство? Вот тут-то и главнейшая трудность. Есть пословица: легче нажить, нежели не прожить. Много есть примеров, что люди наживали, но не проживать нажитого не умели. Наживет и дурак – будь только случай: шел да нашел; но не прожить надобен ум, и людей вообще надобно бы учить не тому, как наживать, но как не проживать. Выродки обыкновенно не умеют сохранить нажитых предками имений, разоряются, должают и беднеют. Достанется им легко, даром; цены деньгам они не знают; тратят беспутно, и большое диво, если через три поколения выродков потомок знатного предка не остается только с тою душою, которая в нем (если только есть она в нем), с тою землею, которая у него в горшках с цветами (как говорит Шеридан)), и с теми деньгами, которые выручит он за продажу портретов на рынок и грамот своих в архив археолога и генеалога, которому надобно по кружкам родословной поверить: точно ли в таком-то году за спор о местах такого-то боярина выдали головою такому-то.

Но, кажется, что мы далеко уехали от любезного Увара Сарвиловича? Напротив, мы подъехали к нему вплоть. Я сказал, что ничего не может быть смешнее и забавнее выродка знаменитых отцов; объяснил и причины, почему так бывает. С этого списаны были доныне тысячи карикатур, как я сказал уже, но возможно ли истощить мир действительного бытия? После Данте, Шекспира, Гете, Байрона сколько еще остается непочатых углов человеческого сердца и природы! А думается, читая этих великих людей, что они исчерпали весь океан души человека и что природа сквозилась для mix, как решето! Так и в мире выродков: ни Гогарт), ни Мольер, ни Ювенал, ни Кантемир, ни Крылов, ни тысячи других живописцев карикатур и сочинителей комедий, сатир и басен не скажут, что в этом мире все пожато. Не колосья, но целые поля смешного остаются еще и ждут делателей.

Людей, подобных Увару Сарвиловичу, кажется, никто доныне не представлял еще в печатном портрете. Он явление, которое было бы непонятно без теории, нами изложенной. Можно ли исчислить все уклонения природы от строгого порядка в делах и вещах? Мы видели двух людей, вместе сросшихся, людей без ног, без рук, льва, живущего в одной клетке с собачкою, и проч. и проч. – Увар Сарвилович, принадлежа собственно к числу выродков знатного предка, в то же время есть уродливость, особенность в мире выродков. Он такая же странность, как любовь какого-то человека к лягушечьим глазам. Но такая любовь была же в мире, и Увар Сарвилович существует в мире!

Он принадлежит в роде (genus) выродков собственно к виду (species) выродков, не залетающих вдаль с своими требованиями. Многие из них корчат вельмож, великих людей: Увар Сарвилович и лицом, и поступью, и жизнью похож на разбогатевшего и попавшего в большой свет мещанина. В чем же его странность? В чем загадка его бытия?

Он уверяет, что предок его был славянский князь Прибыслав; что он был родной племянник князю литовскому, Кернусу Куносовичу; что внук Прибыслава был низвержен князем Монтвилом Гимбутовичем; что под именем Пршибыльских потомки Прибыслава выехали потом в Россию. Древность рода своего в России Увар Сарвилович утверждает тем, что в разрядах 7090 года записано: «А как Кузька Федоткин Прибыльский, за воровские свои дела и измену с Крымскими людьми был пойман и в воровстве повинился, то по вине и сослан был в дальние города северные и там умре». Как не поверить после сего, что Увар Сарвилович потомок знатного рода! Дедушка оказал, однако ж, Увару Сарвиловичу услугу едва ли не поважнее предка его Прибыслава. Он был шутом у князя П, отличался тем, что съедал целого теленка; под веселый час выпросил он у мощного вельможи какой-то подряд, нажил деньги, перестал шутить, вошел в другие подряды и оставил сыну 6000 душ крестьян, из коих, съевши 3000, сынок передал внуку остальные 3000 душ. Этот-то внучек есть наш милый Увар Сарвилович.

Посмотрите, как перерождалось поколение Прибыльских. Предок был славянский князь; прапрадед входил в политические связи с крымским ханом; дед, презирая пустяки, был сильным любимцем сильного вельможи, и хотя был он шут, но в передней его часто стаивали вовсе не шуты, а люди пресерьезные; отец не умел поддержать славы Прибыльских, но по крайней мере втирался в службу, хотел отличаться на поле ратном, в судах. Охота у него была смертная, средств только не было. К несчастию, при первом пушечном огне слабые нервы его била лихорадка, и, когда нашли его однажды после сражения в сухарной фуре, он должен был оставить военную службу. В гражданской службе – другая беда: он был близорук и не мог читать приказных бумаг, даже не мог подписать своего имени, хотя бойко читал Фоблаза) и писывал милые billets doux. Но Увар Сарвилович не близорук, лихорадке не бывал подвержен, честолюбием обладает непомерным, а нигде, никогда не служил и охоты к этому не имел; или, лучше сказать, мучимый бесом знатнолюбия, не имел времени. С детства в большом свете, с детства в кругу знатных, он не думал никогда сам быть знатным человеком, но только желал дышать тем воздухом, которым знатные дышат, делать то, что они делают, и вот уже слишком сорок лет он в большом свете, посвятил ему все: имение, детей, жизнь свою. Я уверен, что он завидует собаке, имеющей право лежать в кабинете знатного барина. Все радости, все счастие Увара Сарвиловича погибли в жертву его идолу!